У информационных технологий существует литературный эквивалент,
который иногда (и не очень удачно) называют "киберпанком". Главная его
задача -- каким-то образом проникнуть в читателя и вызвать в нем
жгучую любовь к информации...
"Не в силе Бог, а в правде",- молвил Александр Невский,
наступая с многократно превосходящими силами на отряд ливонцев,
случайно попавший на территорию Новгородского княжества. Руси,
разоренной монголами, срочно требовалась какая-нибудь
победа, отчего ливонский патруль был превращен в псов-рыцарей,
построившихся свиньей, а мелкая стычка -- в Ледовое Побоище. Информационные работники всех времен и народов, а литераторы в
особенности, чутко откликаются на общественный спрос. До 17 века даже постановка вопроса о прочитанной книге
"увлекательно -- не увлекательно" была кощунственной.
Художественная литература ставила задачи сугубо назидательные,
стоит хотя бы вспомнить о Кретьене де Труа, Вольфраме фон
Эшенбахе, Мильтоне и Сервантесе, Свифте и Дефо. Обязанностью
сочинителя было спасение душ. И, безусловно, имелся реальный спрос на
дидактические поэмы и романы. Основная масса средневекового
населения сидела на жесткой диете из капусты и брюквы,
не имея никаких перспектив продвижения по службе или в
бизнесе. И эти люди нуждались в укреплении самодисциплины. Некоторые послабления допускались лишь в каранавальные периоды.
Были сочинители, которые откликались и на это, создавая
произведения распутные и легкомысленные, в основном на
туалетно-сексуальную тематику человеческого "низа". Однако
большую часть года такие, с позволения сказать, литераторы имели
много неприятностей от властей, да и народ их не слишком
уважал. Но с наступлением эры Потребления литература становилась все
более средством развлечения. Итак, вопрос "увлекательно -- не увлекательно" обсуждается всего
каких-нибудь триста лет. Книга признается народом увлекательной
не в силу многоумного логического доказательства. А потому что
"нравится и все тут". Причем давно было замечено, что любое объективное достоинство
книги может вызвать отнюдь не положительный, а негативный
отклик читателя. И образный, метафоричный язык будет его "тормозить", и
разветвленная интрига станет раздражать. Даже обилие действия
может вызвать усталость. И уж конечно не всем будет приятен
удачливый герой с хорошим концом, а вот "малиновыму пиджаку" не
придется по вкусу герой, пускающий нюни. Или читатель -
большевик, и ему не по нраву герой-бизнесмен. Или читатель -
эстет, и у него вызовет отвращение, переходящее в рвоту,
суконный язык автора. А вот гуманитария взбесит словосочетание
"оперативное запоминающее устройство", будь оно в тексте. Таким образом, поведение читателя само может стать объектом
анализа. И первый вывод, к которому приходишь, выглядит так:
влечение читателя (и, в частности, литературоведа) к той или иной
книге, как правило, возникает не из достоинств книги, а из
достоинств и недостатков читателя, возможно даже из его пороков
и грехов. И главным недостатком современного читателя, в отличие,
например, от средневекового, является, конечно, нехватка у него
времени и сил на осмысление текста. (Даже сам автор,
требующий вдумчивого отношения к своим опусам, как я не раз
наблюдал, при переходе в сословие читателей становится таким же
нетерпеливым -- давай, давай, быстрей, быстрей.) Однако плох тот писатель, который не чует нутром слабые места
читателя, который не умеет использовать читательские недостатки. Настоящий писатель похож на хорошего микроба или
вируса. Да, да, по большому счету, писатели подобны микробам и
вирусам, а читатели -- клеткам человеческого организма.
Удачливый микроб умеет проникать в клетки и вызывать инфекцию, а
то и целую эпидемию.
Но инфекция инфекции рознь. Исходя из этого тезиса, я предложил
бы поделить писательскую продукцию на два класса. Первое -- чисто потребительская литература. Эта литература вне
зоны риска, она использует привычные
раздражители и проникает внутрь читателя через давно открытые
рецепторы. Налицо полное сходство с биологией, где кусок мяса,
приманивающий дикого зверя, должен обладать всего двумя
свойствами: быть надлежащего запаха и цвета. Он должен быть
красный и свежий для тигров, зеленоватый и зловонный для
грифов. Итак, если произведение надлежащим образом
подействует на рефлексы, оно будет заглочено, и читатель получит
соответствующие вкусовые ощущения. Автор же при том огребет
моральное и материальное вознаграждение. Он, может, и не умеет
писать в классическом смысле этого слова, но должен знать, как привлечь
интерес. Например, мемуары людоеда или воспоминания человека,
съеденного акулой, но удачно выскользнувшего из ее заднего
прохода, просто обречены на успех. Потребительская литература как бы раскрывает сознание, но ничего
туда не вносит. Она может быть и злободневной, и уводящей
незнамо куда, но в любом случае сохраняет инерцию читательского
сознания, инерцию благостности или инерцию обиды. Короче, автор ширпортреба хоть и напоминает микроба, но максимум
что он может вызвать у читателя -- это легкое расстройство. Но есть и авторы, похожие уже на опасные вирусы. И в этом случае мы
имеем дело со вторым классом литературы -- это литература с
претензиями, которая имеет целью не только привлечь читателя, но
и вдобавок изменить его. Она тоже воздействует на рецепторы,
ведь нужно, чтобы читатель взял ее, так сказать, в зубы, будто
аппетитный кусок мяса. Но, проникнув внутрь читателя, этот
кусок начнет действовать как определенная программа. И в
следующий раз измененному читателю может быть захочется вместо
кровавого бифштекса пучок укропа. Упоминать потребительскую литературу больше нет смысла, потому
что она просто обречена на исчезновение. Еще десять-двадцать лет,
и ее полностью вытеснят видеофильмы и компьютерные интерактивные
игры. В общем-то, эта литература рубит сук, на
котором сидит. Обедняя язык, метафоричность, информационную
насыщенность и так далее, она автоматически переключает читателя
из вербальной сферы в зрительную. Зачем мне читать
описание боевой или любовной сцены, сделанное убогим
штампованным языком, если я увижу все это в ярких красках на
экране, да еще и поучаствую в этом, подавив на клавиши. Горе издательствам, которые делают ставки только на
потребительскую литературу (обойдемся без названий), их
раздавят лавчонки, торгующие компакт-дисками и видеофильмами. Так что остановимся на претенциозной литературе, литературе с
замахом и потягом, причем сузимся до рамок жанра НФ.
Что бы там не лопотали гуманисты, научная фантастика -- это
литература времен научно-технической революции. Ее существование
есть следствие общественного оптимизма и веры во всемогущество
науки в 50-60-е годы. НТР тогда неслась во весь опор, но это
была лихая скачка по болоту. Немного погодя НТР завязла всеми
копытами в трясине. Вместе с НТР влипла и НФ. Наука показала
себя сплошь и рядом просто бюрократической забавой или
наложницей большой политики; массовая вера же, лишенная массовых
знаний, быстро оскудела. Тягачом современной, сильно буксующей НТР являются
информационные технологии. Уцелевшие кое-где оптимисты до сих
пор считают, что прогресс в информатике
улучшит использование скудеющих ресурсов земного шарика,
преобразует "человека разумного" в "человека хорошо
информированного" и реанимирует веру во всемогущество науки и
техники. У информационных технологий существует литературный эквивалент,
который иногда (и не очень удачно) называют "киберпанком". Главная его
задача -- каким-то образом проникнуть в читателя и вызвать в нем
жгучую любовь к информации. Основным противником киберпанка является инертность нашего
сознания. А порой и некоторые антиинформационные идеологии:
марксизм, живущий в подкорке очень многих людей, или же религиозный
фундаментализм. Ведь они переключают
людей из сферы обмена информацией и знаниями в сферу черного
передела имеющихся материальных ресурсов. Напомню, что марксистская идеология провозгласила производительные
силы, то есть груду железа, hardware, базисом общественной формации. Не
доходило и не доходит до "товарищей" то, что техника является
производной от информации. Что отношения собственности завязаны
на информационные потоки и вектора. В результате известных
экспериментов в сфере собственности большинство горизонтальных
информационных связей оказалось перерублено. А все, что не
попадало в немногочисленные установленные начальством
вертикальные связи, было изничтожено с упорством, достойным
лучшего применения. Притом отсекновение каких-либо
информационных ветвей приводило к ликвидации соответствующих
групп населения. Наверное, кто-то уже подметил, что наиболее полно
марксистскую модель реализовал Пол Пот; отказ от денег
(универсального информационного эквивалента), от торговли, от
разделения труда, привел к резкому нарастанию энтропии -- и это
стоило жизни половине населения Камбоджи. Менее радикальные
системы Ленина, Сталина, Мао, Менгисту и т.д., занявшись
регламентацией вертикальных информационных потоков, избавлялись
в среднем от 10-15 % населения. Как правило, крестьяне-единоличники,
кустари, предприниматели, люди свободных профессий вообще не
входили в те информационные модели, которые выстраивали для себя
вожди-марксисты. Наверное, нет смысла заостряться на том, что советская НФ
существовала на весьма скудном информационном поле. Поэтому
малоинтеллектуальные американские авторы куда больше подготовили
свое общество к наступлению будущего, чем высокоинтеллектуальные
русские фантасты. Впрочем, неважно чьими трудами, но ростки
глобально-информационного будущего все же взошли. И теперь любой энтропийный тоталитарный режим,
возникни он, поимеет лихо с развитыми информационными
технологиями. Как я уже отмечал, одним из главных признаков
тоталитаризма являются регламентация и фильтрование
информационных потоков. Компьютер, даже включенный в сеть,
практически вне контроля. Побороть его можно только
уничтожив гражданскую телефонную связь и все, что мало-мальски
напоминает компьютеры и модемы. Однако в условиях
глобального соревнования с западным открытым обществом этот шаг
будет выглядеть первобытным, вдобавок он нанесет очередной удар
народному хозяйству. И, кроме того, окажется весьма
затруднительным с полицейской точки зрения -- компьютеры и
модемы быстро превращаются в чипы, которые легко зарыть на
огороде. Так что, скорее всего, тоталитарный режим не станет бороться с
информационными технологиями, а поставит их себе на службу. Тем
более что он может сконцентрировать в своих руках все мощные
сервера и все линии связи. Собственно говоря, любой человек
будет тогда в обязательном порядке пребывать в той виртуальной
реальности, которую создаст ему режим. И, кстати, кибертоталитаризм не обязательно придет со стороны
марксистов или исламистов ввиду их умственной отсталости и
привязанности к простой технике вроде топора и шанцевого
инструмента. Не исключено, что какой-нибудь "Микрософт" или
"Интел", налившись дьявольской гордыней, захочет взять все души
под контроль. Кибертоталитаризм улучшит использование ресурсов, сохранит и преумножит
человеческое стадо. Но это только на первых порах. В принципе люди
ему не нужны. Рано или поздно хозяева сетей, Отцы-Операторы, или
же сами сети, обретя собственный интеллект, начнут решать
собственные задачи и постараются избавиться от всех помех и от всех
паразитов -- то есть, от нас.
Альтернативой может выступить лишь беспощадный луддитский
бунт простонародья во главе с сектантами-антитехнологистами,
который сметет компьютерную "заразу" и тем самым приблизит конец
нашего мира.А что киберпанк? В принципе, на его стороне человеческий инстинкт
самосохранения -- поэтому спрос на такую литературу будет расти
в соответствии с нарастающими приметами грядущих потрясений.
В его задачи входит как адаптация человеческого сознания к
наступающим виртуальным реальностям, так и выработка у народных
масс кибериммунитета -- защиты от виртуального оболванивания. Вот только приметы не пропустить бы.
